ПО КОМ ЗВОНЯТ БОРОВСКИЕ КОЛОКОЛА
ЖЕРТВЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ТЕРРОРА
ОТВЕРЖЕННЫЕ РЕВОЛЮЦИЕЙ
Пролетарская революция 1917 года провозгласила построение общества без эксплуатации человека человеком. Руководствуясь «Декретом об уничтожении сословий и гражданских чинов» новая власть в Боровском уезде под лозунгом «Долой эксплуататоров!» немедля приступила к гонениям на классово-чуждых.
«Буржуев» сажали в тюрьму, не предъявляя обвинений. Из тюрьмы выводили убирать улицы и площади Боровска, по которым весной трудно было пройти из-за мусора, тающего снега и навоза. Ответственных до революции за дела уездного правления, предпринимателей и купцов - Ждановых, Ёжиковых, Полежаевых, Саниных, Голофтеевых… - из тюрьмы к местам работы выводили под конвоем красноармейцев. К «буржуям» относили и лиц «свободных профессий» из числа интеллигенции (на редком снимке: Соколова В.Н., Самсонова Л.А., Гамулецкий А.К., Протопопов А.Н., Казанцев С.П., Филиппов Н.А., Трофимов А.А., Васильев Г.Г., Измайлов…).
Те, кто сразу оценил, чем чревата ситуация, поспешили эмигрировать из страны. В их числе представители родов Обнинских, Провоторовых, Челищевых.
В первой Конституции РСФСР (июль 1918 г) говорилось: «руководствуясь интересами рабочего класса в целом, РСФСР лишает отдельных лиц и отдельные группы прав, которые пользуются ими в ущерб интересам социалистической революции». К таким группам отнесли прибегающих к наемному труду, живущих на нетрудовой доход, частных торговцев, служащих и агентов бывшей полиции и жандармерии, охранников, а также духовенство. Их лишали права избирать и быть избранными. Неофициально их назвали лишенцами. Надо сказать, лишенцы – самая большая по численности категория репрессированных, однако у историков интерес к лишенцам долгое время отсутствовал, и о них почти не вспоминают. Для лишенцев, кроме права голоса, было множество других ограничений. Их не брали на госслужбу, не выдавали продуктовых карточек, они не могли получать пенсий и пособий по безработице, выселяли из коммунальных квартир, не позволялось членство в профсоюзе, не оплачивались больничные листы. Детей исключали из школ, закрыли пути к среднему и высшему образованию, не допускалось быть заседателями в народном суде, защитниками, поручителями, опекунами и проч. Режим наносил удар по наиболее социально независимым от государства и деятельным слоям общества – тем, кто составлял основу правового, гражданского общества. Впоследствии лишенцы были первыми «кандидатами» для политических репрессий.
Лица, избранные в органы власти, либо на Съезды различных уровней, проходили контроль на отсутствие оснований к лишению гражданских прав. «Забраковали», например, ПУХОВА Василия Кузьмича, избранного в 1923-м на Уездный Съезд Советов. Уполномоченный ОГПУ нашёл, что он «…до революции имел экипажное заведение – работало до 15 человек мастеров-маляров и кузнецов. В настоящее время содержит кузню, имеет одного взрослого рабочего. Прошёл на Съезд. Заменить следующим кандидатом т. Шишкиным». (Отметим, что Василий Кузьмич – дед писателя Виктора Пухова, автора краеведческой книги «Боровск»).
В случаях, когда контроль ГПУ не находил оснований «забраковать» какую-либо кандидатуру, эту задачу решала «четвёртая власть» - районная газета, называлась она «За коммуну». Так, в заметке «Повысить классовую бдительность при выборах депутатов в горсовет» газета, а вместе с ней, как утверждалось, и вся пролетарская общественность, требуют немедленного вывода из депутатов горсовета бывшего лишенца Стеснягина, который и «по сейчас поддерживает связь с лишенцами». «Бывший» лишенец и его связь с лишенцами – вот в чем, собственно, и усматривался криминал.
Граждане уничтожаемых сословий составляли в Боровском уезде до 20% от всех жителей. Приведём статистику по лишенцам в выборной компании в местные Советы 1923 г. От выборов устранили: из числа торговцев и посредников – 535 человек, предпринимателей – 149, служителей культа – 125, полицейских и прочих – 38. Всего 847 человек. Многие покидали малую родину, перебирались в большие города в надежде затеряться в них, скрыть свой статус. Покинули Боровск купеческое семейство Шокиных и фабрикантов Полежаевых, чьи родовые дома один напротив другого на улице имени экс-вождя теперь лишь напоминают об этих кланах. Но скрыться было почти невозможно. Внутренних эмигрантов арестовывали за пределами района, судили, в том числе, за сокрытие статуса.
Условием восстановления в праве голоса было занятие общественно-полезным трудом (для бывших эксплуататоров – не менее 5 лет) и лояльность к советской власти. Бывший кожзаводчик ГОЛОФТЕЕВ Прокофий Иванович пишет в Райисполком: «…У меня с братом вместе было кожевенное кустарное производство. Технического оборудования не было, так что кожа работалась простым способом – сырьевой дубкой с применением наёмной силы от 2-х до 3-х человек на двоих с братом, по 1,5 человека на каждого, и две были домашние работницы. С 1928 г. мы уже не работали после окончания своего кустарного дела. Я тут же стал работать на подённых работах… Имею справки (прилагаются 9 справок – В.О.) и характеристику… считаю себя вполне лояльным Соввласти. Прошу пересмотреть моё дело и восстановить меня в избирательных правах, т. к. я имею от роду 60 лет, всё время работаю на тяжёлых работах в качестве чернорабочего. В настоящее время работаю распиловки и колки дров в Боровском Пищеторге. Прокофий Голофтеев, 1935 г. 3 февраля». Райисполком не согласился с уверением в лояльности и оставил в списках лишенцев. В 1938 г. братья Прокофий и Николай Голофтеевы по ст. 58-10 (антисоветская агитация) были приговорены к расстрелу.
В годы НЭПа и коллективизации, кроме иждивенцев, в кадастр лишенцев добавили кулацкий «элемент», барышников (перекупщиков), прасолов (скототорговцев), мельников, подрядчиков, лиц, возвратившихся от «белых», появились категории «кустари и ремесленники», «лица, закабаляющие окружающее население путем предоставления в пользование имеющихся у них сельскохозяйственных машин». По Конституции избирательного права лишались главы семей, но Инструкция о выборах 1925 г. внесла уточнение и сделала лишенцами жен, матерей, сестёр и детей старше 18 лет, если они не могли доказать свою независимость от главы семьи (т.е. были иждивенцами). Общее число лишенцев резко возросло. Одна из иждивенок, МУРАНОВА Аграфена Ивановна (с. Беницы), пишет: «Настоящим прошу Сатинский Сель. совет восстановить мне справо решающего голоса так как я дочь крестьянина села бениц Муранова Ивана Егоровича и жена рабочего который имеет стаж 37 лет напроизводстве. Я вышла замуж за Субботина Дмитрия, выходила как закристьянина а низалишенца. Проживши с ним с мужем Субботиным Д.К. в 1929 г. выборную компанию его лишили голоса как сочли он находился на иждивении своего отца и вмести с ним лишили и меня Муранову. Примите во внимание что я здесь нивиноват совершенно то сложились такие обстоятельства постигшие миня вмалодой жизни… Муратова А.И.».
Сверх кадастра в лишенцы могли определить всевозможных «контрреволюционеров» и «оппозиционеров», тех, кто слишком много «выступал». Наказывали тех, кто своими выступлениями на сельских сходах саботировал ход избирательной компании. Вот докладная председателя сельсовета в избирком: «…Граждане д. Старое КЛЮКИН Павел и МАХОВ Иван тормозили ход выборов, затевая разборки по нарушениям при подсчёте голосов, отчего произошёл полный беспорядок и шум. Так что не представилось никакой возможности водворить порядок». На докладной резолюция: «В боровскую Уездизбиркомиссию. Для привлечения гр. Клюкина и Махова как тормозящих элементов стремящихся к срыву предвыборной компании сельсовета ВИКа в проведении разных мероприятий, а также гр. Клюкина и Махова лишить избирательного права». Лишенцам никто не имел права помогать, и даже за случайную помощь можно было поплатиться, самому став лишенцем.
На 1930 г. в списках лишенцев были:: торговцы, барышники, прасолы, мельники и подрядчики – 266 человек; использующие наёмный труд, бывшие помещики и фабриканты – 114; служители культа – 78; бывшие стражники, полицейские, урядники – 14; иждивенцы – 477. Всего 949 человек.
В 1923 г. число ходатайств о восстановлении прав, если судить по сохранившимся архивам, было 12 на 847 лишенцев, из них удовлетворены три. За период с 1927 по 1935 гг. число ходатайств достигло 378. Дело лишенца - это множество документов: заявления, справки, характеристики, протоколы заседаний, заявления в следующую инстанцию, переписка между инстанциями, требования дополнительных справок и т. д. О процедуре обжалования житель посёлка Балабаново КОНОВ Пётр Иванович сетует в своём заявлении: «… потеря общественных прав, хлопоты, хождения по учреждениям, считаешь себя прав, а в действительности безправным. Придёшь скажут справку и отлетай, росчерк пера, резолюции, а месяца и годы летят, результатов ни каких. Вот и получается благодаря того что не впопад женился…». Избирправ Конова лишили как мужа торговки, к заявлению ему пришлось собрать 13 справок.
В делах лишенцев встречаются буквально кричащие от безысходности прошения, где люди умоляют дать им любую работу, чтобы не умереть с голода. Лишенцы – люди, как правило, образованные, способные, предприимчивые, умеющие и желающие работать – стали изгоями общества.
Служитель религиозного культа мог быть восстановлен в избирательных правах при условии публичного отречения от сана, но духовенство оказалось наиболее несговорчивым. Карали не только священников, но за связь с церковью. АСТАХОВА Екатерина Константиновна, верующая, сторожиха-уборщица при Благовещенском соборе в Боровске пишет в Мособлизбирком: «Боровский Горсовет постановлением 4/ХI – 34 г. вновь лишил меня избирательных прав, как и в 1929 году, по тем же мотивам, то есть: что до Революции я имела торговые бани, дом 180 кв. м и при усадьбе сад…. В данное время мне 66 лет и ставить в вину мне старухе, что не веду общественно полезных работ поздно. Я быть может и работала бы, да не дают. Последняя моя работа была в 1927 году Завхоз Боровской больницы, но мне не дали продолжать таковую опять таки, как бывшая владелица бань. Ну, теперь я работаю, что могу по силам сторожихой-уборщицей при церкви, с окладом 65 руб. при готовой квартире (сторожка)…». О лояльности советской власти заявительница не написала. У неё отняли всё, что давало основание отнести к лишенкам (баню, дом, сад), кроме веры в Бога. Женщина не отрекается от своих убеждений, и потому её оставляют в лишенках. Позднее, в 1942-м, 74-летняя Астахова была арестована за то, что «в период оккупации немецко-фашистскими захватчиками открыла закрытую церковь и через нее проводила антисоветскую деятельность. Через городскую управу, созданную немецкими властями, добилась выселения рабочих и служащих из домов, принадлежащих до революции церкви». Приговорена к расстрелу.
К принятию в 1936 году Сталинской конституции с эксплуататорскими классами, считалось, было покончено, социализм построен, статус «лишенца» упразднили, избирательное право стало всеобщим. В 1937 г. вождь заявил: “Никогда в мире еще не бывало таких действительно свободных, демократических выборов, никогда. История не знает такого примера”. Но что за избиратель шёл к урнам? Избиратель, вынужденный приспосабливаться к диктатуре, парализованный страхом, сломленный репрессиями. Боровский литератор Николай Ягодин, избиравшийся в 1923 г. депутатом уездного Совета, иронично писал:
Как ни шипи, шпион презренный,
Что ни болтай, крахмальный сэр.
А нет страны во всей вселенной
Демократичней СССР!
И преданы. Так преданы!
Так искренно, так пламенно!
И в тундре неизведанной,
В Уфе и Белокаменной.
И вот вам доказательство:
В Совет Верховный выборы.
Без всякого ругательства,
Как тихие кикиморы,
Шли к урнам избиратели.
Болтали злопыхатели,
Что выбирать-де нечего,
Заране все намечено
И окромя всего,
Задачка - во!
Как выбирать... из одного!
Сегодня лишенцы почти забыты, но страх перед тем, что людей могут лишить элементарного, ещё долго будет сохраняться в генетической памяти поколений.
«Буржуев» сажали в тюрьму, не предъявляя обвинений. Из тюрьмы выводили убирать улицы и площади Боровска, по которым весной трудно было пройти из-за мусора, тающего снега и навоза. Ответственных до революции за дела уездного правления, предпринимателей и купцов - Ждановых, Ёжиковых, Полежаевых, Саниных, Голофтеевых… - из тюрьмы к местам работы выводили под конвоем красноармейцев. К «буржуям» относили и лиц «свободных профессий» из числа интеллигенции (на редком снимке: Соколова В.Н., Самсонова Л.А., Гамулецкий А.К., Протопопов А.Н., Казанцев С.П., Филиппов Н.А., Трофимов А.А., Васильев Г.Г., Измайлов…).
В первой Конституции РСФСР (июль 1918 г) говорилось: «руководствуясь интересами рабочего класса в целом, РСФСР лишает отдельных лиц и отдельные группы прав, которые пользуются ими в ущерб интересам социалистической революции». К таким группам отнесли прибегающих к наемному труду, живущих на нетрудовой доход, частных торговцев, служащих и агентов бывшей полиции и жандармерии, охранников, а также духовенство. Их лишали права избирать и быть избранными. Неофициально их назвали лишенцами. Надо сказать, лишенцы – самая большая по численности категория репрессированных, однако у историков интерес к лишенцам долгое время отсутствовал, и о них почти не вспоминают. Для лишенцев, кроме права голоса, было множество других ограничений. Их не брали на госслужбу, не выдавали продуктовых карточек, они не могли получать пенсий и пособий по безработице, выселяли из коммунальных квартир, не позволялось членство в профсоюзе, не оплачивались больничные листы. Детей исключали из школ, закрыли пути к среднему и высшему образованию, не допускалось быть заседателями в народном суде, защитниками, поручителями, опекунами и проч. Режим наносил удар по наиболее социально независимым от государства и деятельным слоям общества – тем, кто составлял основу правового, гражданского общества. Впоследствии лишенцы были первыми «кандидатами» для политических репрессий.
Лица, избранные в органы власти, либо на Съезды различных уровней, проходили контроль на отсутствие оснований к лишению гражданских прав. «Забраковали», например, ПУХОВА Василия Кузьмича, избранного в 1923-м на Уездный Съезд Советов. Уполномоченный ОГПУ нашёл, что он «…до революции имел экипажное заведение – работало до 15 человек мастеров-маляров и кузнецов. В настоящее время содержит кузню, имеет одного взрослого рабочего. Прошёл на Съезд. Заменить следующим кандидатом т. Шишкиным». (Отметим, что Василий Кузьмич – дед писателя Виктора Пухова, автора краеведческой книги «Боровск»).
В случаях, когда контроль ГПУ не находил оснований «забраковать» какую-либо кандидатуру, эту задачу решала «четвёртая власть» - районная газета, называлась она «За коммуну». Так, в заметке «Повысить классовую бдительность при выборах депутатов в горсовет» газета, а вместе с ней, как утверждалось, и вся пролетарская общественность, требуют немедленного вывода из депутатов горсовета бывшего лишенца Стеснягина, который и «по сейчас поддерживает связь с лишенцами». «Бывший» лишенец и его связь с лишенцами – вот в чем, собственно, и усматривался криминал.
Граждане уничтожаемых сословий составляли в Боровском уезде до 20% от всех жителей. Приведём статистику по лишенцам в выборной компании в местные Советы 1923 г. От выборов устранили: из числа торговцев и посредников – 535 человек, предпринимателей – 149, служителей культа – 125, полицейских и прочих – 38. Всего 847 человек. Многие покидали малую родину, перебирались в большие города в надежде затеряться в них, скрыть свой статус. Покинули Боровск купеческое семейство Шокиных и фабрикантов Полежаевых, чьи родовые дома один напротив другого на улице имени экс-вождя теперь лишь напоминают об этих кланах. Но скрыться было почти невозможно. Внутренних эмигрантов арестовывали за пределами района, судили, в том числе, за сокрытие статуса.
Условием восстановления в праве голоса было занятие общественно-полезным трудом (для бывших эксплуататоров – не менее 5 лет) и лояльность к советской власти. Бывший кожзаводчик ГОЛОФТЕЕВ Прокофий Иванович пишет в Райисполком: «…У меня с братом вместе было кожевенное кустарное производство. Технического оборудования не было, так что кожа работалась простым способом – сырьевой дубкой с применением наёмной силы от 2-х до 3-х человек на двоих с братом, по 1,5 человека на каждого, и две были домашние работницы. С 1928 г. мы уже не работали после окончания своего кустарного дела. Я тут же стал работать на подённых работах… Имею справки (прилагаются 9 справок – В.О.) и характеристику… считаю себя вполне лояльным Соввласти. Прошу пересмотреть моё дело и восстановить меня в избирательных правах, т. к. я имею от роду 60 лет, всё время работаю на тяжёлых работах в качестве чернорабочего. В настоящее время работаю распиловки и колки дров в Боровском Пищеторге. Прокофий Голофтеев, 1935 г. 3 февраля». Райисполком не согласился с уверением в лояльности и оставил в списках лишенцев. В 1938 г. братья Прокофий и Николай Голофтеевы по ст. 58-10 (антисоветская агитация) были приговорены к расстрелу.
В годы НЭПа и коллективизации, кроме иждивенцев, в кадастр лишенцев добавили кулацкий «элемент», барышников (перекупщиков), прасолов (скототорговцев), мельников, подрядчиков, лиц, возвратившихся от «белых», появились категории «кустари и ремесленники», «лица, закабаляющие окружающее население путем предоставления в пользование имеющихся у них сельскохозяйственных машин». По Конституции избирательного права лишались главы семей, но Инструкция о выборах 1925 г. внесла уточнение и сделала лишенцами жен, матерей, сестёр и детей старше 18 лет, если они не могли доказать свою независимость от главы семьи (т.е. были иждивенцами). Общее число лишенцев резко возросло. Одна из иждивенок, МУРАНОВА Аграфена Ивановна (с. Беницы), пишет: «Настоящим прошу Сатинский Сель. совет восстановить мне справо решающего голоса так как я дочь крестьянина села бениц Муранова Ивана Егоровича и жена рабочего который имеет стаж 37 лет напроизводстве. Я вышла замуж за Субботина Дмитрия, выходила как закристьянина а низалишенца. Проживши с ним с мужем Субботиным Д.К. в 1929 г. выборную компанию его лишили голоса как сочли он находился на иждивении своего отца и вмести с ним лишили и меня Муранову. Примите во внимание что я здесь нивиноват совершенно то сложились такие обстоятельства постигшие миня вмалодой жизни… Муратова А.И.».
Сверх кадастра в лишенцы могли определить всевозможных «контрреволюционеров» и «оппозиционеров», тех, кто слишком много «выступал». Наказывали тех, кто своими выступлениями на сельских сходах саботировал ход избирательной компании. Вот докладная председателя сельсовета в избирком: «…Граждане д. Старое КЛЮКИН Павел и МАХОВ Иван тормозили ход выборов, затевая разборки по нарушениям при подсчёте голосов, отчего произошёл полный беспорядок и шум. Так что не представилось никакой возможности водворить порядок». На докладной резолюция: «В боровскую Уездизбиркомиссию. Для привлечения гр. Клюкина и Махова как тормозящих элементов стремящихся к срыву предвыборной компании сельсовета ВИКа в проведении разных мероприятий, а также гр. Клюкина и Махова лишить избирательного права». Лишенцам никто не имел права помогать, и даже за случайную помощь можно было поплатиться, самому став лишенцем.
На 1930 г. в списках лишенцев были:: торговцы, барышники, прасолы, мельники и подрядчики – 266 человек; использующие наёмный труд, бывшие помещики и фабриканты – 114; служители культа – 78; бывшие стражники, полицейские, урядники – 14; иждивенцы – 477. Всего 949 человек.
В 1923 г. число ходатайств о восстановлении прав, если судить по сохранившимся архивам, было 12 на 847 лишенцев, из них удовлетворены три. За период с 1927 по 1935 гг. число ходатайств достигло 378. Дело лишенца - это множество документов: заявления, справки, характеристики, протоколы заседаний, заявления в следующую инстанцию, переписка между инстанциями, требования дополнительных справок и т. д. О процедуре обжалования житель посёлка Балабаново КОНОВ Пётр Иванович сетует в своём заявлении: «… потеря общественных прав, хлопоты, хождения по учреждениям, считаешь себя прав, а в действительности безправным. Придёшь скажут справку и отлетай, росчерк пера, резолюции, а месяца и годы летят, результатов ни каких. Вот и получается благодаря того что не впопад женился…». Избирправ Конова лишили как мужа торговки, к заявлению ему пришлось собрать 13 справок.
В делах лишенцев встречаются буквально кричащие от безысходности прошения, где люди умоляют дать им любую работу, чтобы не умереть с голода. Лишенцы – люди, как правило, образованные, способные, предприимчивые, умеющие и желающие работать – стали изгоями общества.
Служитель религиозного культа мог быть восстановлен в избирательных правах при условии публичного отречения от сана, но духовенство оказалось наиболее несговорчивым. Карали не только священников, но за связь с церковью. АСТАХОВА Екатерина Константиновна, верующая, сторожиха-уборщица при Благовещенском соборе в Боровске пишет в Мособлизбирком: «Боровский Горсовет постановлением 4/ХI – 34 г. вновь лишил меня избирательных прав, как и в 1929 году, по тем же мотивам, то есть: что до Революции я имела торговые бани, дом 180 кв. м и при усадьбе сад…. В данное время мне 66 лет и ставить в вину мне старухе, что не веду общественно полезных работ поздно. Я быть может и работала бы, да не дают. Последняя моя работа была в 1927 году Завхоз Боровской больницы, но мне не дали продолжать таковую опять таки, как бывшая владелица бань. Ну, теперь я работаю, что могу по силам сторожихой-уборщицей при церкви, с окладом 65 руб. при готовой квартире (сторожка)…». О лояльности советской власти заявительница не написала. У неё отняли всё, что давало основание отнести к лишенкам (баню, дом, сад), кроме веры в Бога. Женщина не отрекается от своих убеждений, и потому её оставляют в лишенках. Позднее, в 1942-м, 74-летняя Астахова была арестована за то, что «в период оккупации немецко-фашистскими захватчиками открыла закрытую церковь и через нее проводила антисоветскую деятельность. Через городскую управу, созданную немецкими властями, добилась выселения рабочих и служащих из домов, принадлежащих до революции церкви». Приговорена к расстрелу.
К принятию в 1936 году Сталинской конституции с эксплуататорскими классами, считалось, было покончено, социализм построен, статус «лишенца» упразднили, избирательное право стало всеобщим. В 1937 г. вождь заявил: “Никогда в мире еще не бывало таких действительно свободных, демократических выборов, никогда. История не знает такого примера”. Но что за избиратель шёл к урнам? Избиратель, вынужденный приспосабливаться к диктатуре, парализованный страхом, сломленный репрессиями. Боровский литератор Николай Ягодин, избиравшийся в 1923 г. депутатом уездного Совета, иронично писал:
Как ни шипи, шпион презренный,
Что ни болтай, крахмальный сэр.
А нет страны во всей вселенной
Демократичней СССР!
И преданы. Так преданы!
Так искренно, так пламенно!
И в тундре неизведанной,
В Уфе и Белокаменной.
И вот вам доказательство:
В Совет Верховный выборы.
Без всякого ругательства,
Как тихие кикиморы,
Шли к урнам избиратели.
Болтали злопыхатели,
Что выбирать-де нечего,
Заране все намечено
И окромя всего,
Задачка - во!
Как выбирать... из одного!
Сегодня лишенцы почти забыты, но страх перед тем, что людей могут лишить элементарного, ещё долго будет сохраняться в генетической памяти поколений.