Сайт Владимира Овчинникова

2 сентября 1918 года ВЦИК объявил Красный террор как ответ на выстрелы Фани Каплан, ранившие Ленина. В тот же день был убит председатель Петроградской ЧК Урицкий. 5 сентября вышло Постановление Совнаркома, в котором сказано, что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам.
Боровские чекисты отреагировали без промедления. Выбор пал на бывшего жандармского офицера Борщёва Ивана Михайловича, родовитого владельца имения Радутино в Никольской волости. Отец Борщёва, Михаил Андрианович, на протяжении многих лет, с 1870 по 1896 годы, занимал ответственные должности в Боровском уезде: коллежский асессор, участковый мировой судья, гласный Боровского уездного земского собрания, статский советник, почётный мировой судья.
Сохранилось дело (архив УФСБ, шифр П-19299). Из него узнаём: Борщёв арестован 14 сентября. Обыском руководил член Боровской Уездной ЧК Никита Барабанов. Изъято: «1) одно 2-х ствольное шомпольное ружьё со сломанным правым курком, не заряженное. 2) стартовый пистолет. 3) около полфунта дроби, баночка пороха, 18 пистонов. 4) 45 патронов дамского браунинга и один патрон обыкновенного браунинга и 5) 6 писем в конвертах и одно без конверта».
При допросе установлено, что гражданин Борщев, 50 лет, грамотный, женат, имеет двух сыновей 17 и 15 лет, занимается сельским хозяйством, землю обрабатывает своей семьёй. Жандармская карьера – основной криминал и мотив ареста, поэтому скрупулёзно зафиксирован послужной список. Со слов Борщёва: в 1888 г. поступил в Алексеевское военное училище, в 1890 окончил его и произведен в офицеры, служил до 1895 г в Волынском пехотном полку, затем назначен адъютантом Бессарабского жандарм. губернского управления (Ж.Г.У,). В 1898 г. назначен помощником начальника Оренбургского Г.Ж.У. в г. Челябинске, потом, в 1901 г., был помощником начальника Вельского Г.Ж.У. в Велико-Устюжском г., в конце того же года по той же должности был переведен в г. Архангельск. Через 5 месяцев переведен в Харьков, оттуда через 4 месяца был назначен помощником начальника Костромским Г.Ж.У. в Кашинском уезде. Далее был переведен на такую же должность в г. Вологду. Из Вологды должен был уйти в отставку из-за служебных неприятностей с начальником управления. После объяснения с высшим начальством в Петербурге был прикомандирован непосредственно к Московскому, Нижегородскому и Вятскому Г.Ж.У.. после чего получил место в Алатыре. Служил помощником начальника Симбирского Губернского жандармского управления в Алаторском, Ардатовском и Курмыцком уездах. Служил там с 1908 года до переворота. После переворота был арестован по делу об уничтожении документов. В октябре мера пресечения была применена, и я – поясняет при допросе Борщёв, - отпущен был под надзор милиции в с. Радутино, где всё время и проживаю. Дети учились в Симбирском кадетском корпусе военной гимназии и за ликвидации последней в марте месяце приехали ко мне в с. Радутино. Жена Александра, 39 лет, уроженка Бессарабской губ., всё время живёт при мне. Борщев показал: «относительно вещей, найденных у меня при обыске: старый пистолет «монтекристо»…. Охотничье ружьё классическое представляет для меня историческую ценность, как принадлежащее моему деду. О патронах к револьверу «Браунинг» малой величины скажу, что о существовании их не подозревал, по-видимому, моя жена при переезде из Алаторска Симбирской губернии случайно сунула их в вещи и привезла в Радутино в то время, когда я там содержался в тюрьме. Патроны найдены в дамском туалетном столике, и то же самое надо сказать и об одном найденном у меня патроне к казённому револьверу системы Браунинг. Всё имевшееся у меня по должности оружие, как казённое, так и лично мне принадлежавшее, сдано в Алаторскую Городскую управу. Были у меня ещё две винтовки – турецкая и немецкая, и я их сдал Алаторскому уездному начальнику.
Далее записаны слова Борщёва: «За что арестован в настоящее время, положительно не знаю, полагаю, что, как бывший жандармский офицер, считаюсь контрреволюционером. Относительно партийной принадлежности – я беспартийный, но не контрреволюционер. Всем предписаниям и распоряжениям существующей власти всегда подчинялся и все требования исполнял».
На последнем листе дела запись: «Гр. Борщёв просит смягчить несколько тюремный режим в том отношении, чтобы днём видеться с другими заключёнными и совместные прогулки. Так же просит свидание с женой и детьми».
Далее следует постановление Губчрезкома: «расстрелять» и запись об исполнении приговора в ночь с 30 сентября на 1-е октября. О предъявленном обвинении в приговоре ничего не сказано. Сомневаться не приходится, криминал был в том, что из бывших.
Под приговором стоят три подписи: в том числе, подпись председателя Боровской ЧК Уточкина.
Многие годы спустя, Н.Н. Барабанов в своих воспоминаниях напишет: «Бывший жандармский полковник Борщёв Иван Михайлович, работник Сибирского (правильно: Симбирского – прим. В.О.) охранного отделения, устроился работать в военный комиссариат. В сентябре был арестован». И далее: «Все эти подонки царского времени оказывали сопротивление организации советской власти». (Тетрадь Барабанова, хранится в Боровском краеведческом музее, БМКП 688/12, часть страниц вырвана).
Первая террористка XIX века Вера Засулич незадолго до смерти в 1919 г., чувствуя неудовлетворённость прожитой жизнью, казнясь совершенными ею ошибками, написала: «России, которую я знала и любила, нет больше на свете. На ее месте стоит отвратительное, громогласно лгущее, властвующее меньшинство, и под ним - громадное, вымирающее от голода, выродившееся, с заткнутым ртом большинство».